я не Мимокрокодил, я - Знакомыйпритащил. Рафаэль-убатарейщик
Давний фик - что-то я его на дневнике у себя не то не выкладывала, не то потеряла...
Выкладываю на всякий случай, чтоб было.
читать дальшеЛето, идущее на убыль, уже не пышет жаром.
День клонится к закату, но небо над холмами пасмурно и этого не видать.
Маленькая кибитка, запряженная низкорослыми лошадками, пробирается меж рисовых полей.
Из-под запыленного, выгоревшего на солнце полога доносятся негромкие женские голоса, детский смех и треньканье сямисена.
Сидящие на козлах немолодой режиссер и красавец Лэй Чин прислушиваются к этим звукам и иногда перебрасываются парой слов.
Режиссер сетует на то, что в такие лихие времена бедным актерам не на что становится жить. А Лэй Чин со свойственным ему китайским оптимизмом замечает, что бывали и гораздо худшие времена. Из кибитки им обоим поддакивает декоратор, что времена пришли плохие, а будут еще хуже, а уж раньше были и совсем никудышные. И то, что может быть хорошего, когда ёкаи по земле так и шастали, аякаси в людей вселялись что ни день, да и сами боги с небес сходили тихомолкой...
Лэй Чин отчего-то вздыхает и начинает улыбаться, словно припоминая что-то хорошее из тех самых былых времен. Желтые его глаза становятся совсем лисьими, а улыбке коралловых губ может позавидовать любая небесная дева. Режиссер же лишь качает головой и сокрушенно покусывает седые вислые усы, продолжая думать об упадке народной духовности...
Следом за кибиткой по дороге тяжело переваливается груженая тюками с реквизитом повозка.
Цукишима, играющий роли героев-любовников, едет на тюках с кульком подсолнечных семечек и меланхолически их лузгает.
Его слегка подвитыми смоляными кудрями играет ветер, а сам Цукишима иногда играет бровями, поскольку прореженные его брови нынче изогнулись в соблазнительном разлете "мост семи радуг", столь модном теперь в столице. Ему не терпится услышать о себе хоть от кого-нибудь восхищенное мнение и он бросает по сторонам ищущие взоры.
Но идущий впереди повозки Юкайгин чужд таких тонкостей.
Он полностью поглощен тем, что ведет под узцы здоровенного черного жеребца, впряженного в саму повозку. Жеребец, без труда выполняющий свою нелегкую работу, косится на Юкайгина злым сливовым глазом и норовит столкнуть того на заросшую лопухами обочину. Юкайгин уворачивается и иногда уговаривает его невнятным бормотанием, а иногда резким звериным рявком неразборчиво клянется отдать зловредное животное на мыловарню. Но жеребец не верит в эти посулы и продолжает озоровать, зная, что Юкайгин никогда не поднимет руку на боевого скакуна господина Ито.
В сам Ито сидит все в той же повозке, свесив ноги и фривольно помахивая ими на ухабах, и листает раздобытую где-то на базаре засаленную книжицу романтического содержания. Обложка желтого цвета гласит о том что это " Мятеж Раруки: схватка сердца и меча". С разворота раскрытой книги глядит изогнувшаяся удивительным образом полуобнаженная прелестница. И раскосые глаза Ито, быстро пробегая иероглифы текста, весело и задорно блестят. Заметно, что во время чтения он получает немалое удовольствие, искренне сопереживая героям.
Наконец, он отрывается от книги и устремляет в хмурое небо мечтательный взгляд.
- О чем задумался, Ито-кун? -, немедленно окликает его Цукишима, изгибая модную бровь. - Неужели красавица из бумаги и слов занимает тебя больше, чем живая плотская жена?
- Несомненно, она занимала бы в моих мыслях первое место, будь я писателем. -, усмехается Ито в ответ. - Тогда бы я думал о ней дни и ночи, пока не узнал бы каждую ее черточку, каждую улыбку и каждый взгляд. И прежде чем написать о ней книгу, я несчетное число раз описал бы ее красоту, пока не нашел бы самые точные слова. И иероглифы ее образа, ее имени, ее слов, я бы укладывал на самую белую рисовую бумагу, словно саму ее укладывал бы на белые простыни супружеского ложа... И предавался бы с ней любви несчетное количество раз, щекоча ее кончиком кисти, пиша свою нежность и свою страсть... Пока не написал бы книгу об этой любви. И может быть и не одну, пока не угаснет страсть. А когда она утомит меня настолько, что я почувствую усталость и холод в сердце, тогда я отдам свою рукопись издателям и другие мужчины, и даже женщины, с новым пылом будут ласкать чтением мою неутомимую возлюбленную... Снова и снова, покуда забвение не постигнет мой великий роман...
Цукишима качает головой и молчит, несколько растерянный таким ответом.
А Лэй Чин выглядывает из-за края кибитки и окликает Ито в пол голоса:
- Признаться, мне жаль твою бедную воображаемую женщину. Итоси, не пиши книги!
- Не пишите книги, господин! -, высовываются из кибитки со смехом сразу три жены Ито.
Ито с кончиков пальцев посылает им поцелуй и улыбку, которой завидует даже многоопытный в делах соблазнения Цукишима.
А потом он засовывает книжку в широкий рукав, спрыгивает с повозки и догоняет кибитку.
- Еще два дневных перехода, и мы снова в Киото. -, сообщает он Лэй Чину в шутливом тоне. - Поднимем знамена, расправим флаги, дадим им два сражения и город будет у наших ног!
- Да, мой сёгун. -, хмыкает в тон Лэй Чин. - Хотя я бы не рассчитывал на быструю победу. Ведь Император не зря тут говорил о вопиющем уровне бескультурья, процветающем повсюду...
- Охальники-крамольники! Услышит кто мимоходом и нам несдобровать... -, качает головой произведенный в императоры режиссер.
- Народ нынче падок на все гайдзинское. -, кивает со вздохом Ито. - Не повести ли нам одно из сражений на заграничный лад, чтобы сбить с толку противника?
- У гайдзинов хороших пьесс - кот наплакал. -, хмуро откликается Лэй Чин. - Да и те, что есть, нуждаются в чудовищной доработке. С другой стороны, если мы наше исконное на время обратим в гайдзинское и таким образом отвлечем внимание противника, то победа может быть почти бескровной, а захваченные трофеи - весьма недурными... А ну-ка доставай ту книжицу, что пробудила в тебе такие писательские фантазии!
- Воистину, нет в нашей армии хитроумнее Лиса! -, смеется Ито, извлекает базарный роман на свет и передает Лэй Чину.
- Я сценарий писать отказываюсь! -, едва глянув на иллюстрации, морщится режиссер.
Слезает с козел и вразвалку отправляется в кибитку.
И уже оттуда добавляет, чуть подумав:
- А вот поставить это дело помогу. Нашему темному и необразовонному простолюдину такое должно понравиться.
- Император вы наш драгоценный! -, растроганно вздыхает Лэй Чин. - Куда бы мы без вас...
А Ито между тем влезает на режиссерское место и вынимает из-за пазухи записную книжку.
- Для начала меняем название. -, деловито сообщает он. - Потом переделываем место действия в средневековую гайдзинию. Главную героиню наряжаем в платье с такусенькой талией, главного героя упаковываем в доспех...
- Я доспех не надену! -, возмущенно вскидывается Цукишима, обильно просыпая семечки из кулька на тюки. - Он скрывает мою природную грацию и искажает голос!
- А главного героя сыграет Юкайгин! -, немедленно откликается зловредный Ито. - Это не кавалер Хейянский, это грубый варвар, он без грации и голоса. Он суров и грозен. Хоть и добрый в глубине души...
- Я и кавалера при случае могу сыграть. А они не верят. -, тем временем доверительно сообщает черному жеребцу Юкайгин.
Но и жеребец только скептически всхрапывает в ответ.
Цукишима начинает сгребать семечки обратно в кулек, всем своим видом выражая трепетное негодование.
Слышно, как в кибитке режиссер обьясняет декоратору, на что был похож средневековый замок у гайдзинов.
Декоратор не верит, что такое вообще возможно построить, и спорит с режиссером. Жены Ито, как опытные интриганки, поддерживают то одного, то другого, усиливая накал страстей.
А сам Ито между тем вовсю излагает Лэй Чину, размахивая книжкой оригинала:
- Гайдзинская женщина смела и горда, она и голой может под луною бегать, и на коне с мечом скакать с мужчиной наравне! А еще в романе есть милая сцена, когда она упала в ручей, изорвав одежды! Это будет иметь успех. И еще более милая сцена, когда герой похищает Раруку и они находят убежище в заброшенном монастыре. И чтобы она не сбежала, он наматывает ее длинные волосы на руку перед сном. А бедняжка мучается, не решаясь отрезать волосы и вернуться домой со свидетельством своего позора. И еще более милая сцена, когда она возглавляет мятеж...
- "Милая мятежница", так и назовем. -, послушно кивает Лэй Чин, пряча в желтых глазах искры веселья. - И про ручей ты очень верно заметил. Никто не сыграет гордую мокрую Раруку с намотанными на кулак волосами так, как это сделаешь ты.
Ито, начавший уже фантазировать на тему новой милой сцены, поспешно прикусывает язык.
Ведь если героев обычно игрет Цукишима, то пленительных и нежных героинь выпадает играть на его долю.
- Может ограничимся чем-нибудь традиционным? -, пробует он пойти на попятный. - Оиву там, или эту... китайскую страдалицу с конем и "мы окружены врагами...", м-м-м?
- Нет, милый Итоси. -, усмехается Лэй Чин. - Негоже сёгуну отказываться от предстоящего сражения. Тем паче нам этого Император не позволит. Начинай потихоньку строить свою новую бумажную красавицу из слов и чернил. И не забывай, у нее волосы цвета меда, а глаза синие, как небо.
Ито смотрит в серое пасмурное небо, низко стелющееся по холмам, словно ищет там вдохновения.
- О небеса, за что мне это несчастье! -, наконец картинно заламывает он руки. - Золотом от природы одарила меня судьба, как же я прилежно его берегла, лентами перевивала, частым гребнем перебирала! А теперь все сокровище мое в руках разбойника и вора! Бежать бы мне, укрыться в дожде, запутать следы - не догнал бы никто быстроногую Раруку... Но как покинуть мне мое сокровище, как оставить его здесь, чтобы стало оно свидетельством моего позора! Горе Раруке! Пусть же молния поразит эту злополучную крышу!
В тот же миг раздается жуткий треск и кибитка проседает набок.
Лошади испуганно ржут и бьют копытами.
Внутри кибитки истошно визжат жены Ито.
Лэй Чин успевает схватиться за край полога и удержаться на козлах, а вот Ито кубарем скатывается в канаву и оторопело хлопает там округлившимися глазами, чуть слышно лепеча:
- Люди добрые, я не нарочно... я только репетировал...
Юкайгин оглядывает кибитку и удовлетворенно кивает:
- Заднее колесо в щепки. Ай да Рарука. Хотя это не молния, это колдобина постаралась.
Посмеиваясь и переругиваясь, актеры разгружают кибитку и сворачивают с дороги в ближайшую рощу, чтобы разбить лагерь и заняться ремонтом. Разводят там костерок и ставят серебряный фамильный смовар, увезенный Ито из дома. Декоратор ходит словно в каком-то забытьи и размахивает руками, взахлеб обьясняя всем, какую хоромину он возведет на сцена в качестве гайдзинского замка. Младшая женушка Ито под шумок начинает першивать на манер гайдзинского платья кимоно старшей из жен. Юкайгин ходит за распряженным черным жеребцом и уговаривает того жрать придорожную траву, а не вести себя по-скотски, клянча овса. Жеребец нагло прядает ушами и явно подбивает на мятеж двух низкорослых кибиточных лошадок. Два приемыша Лэй Чина и подросший сынок режиссера играют в догонялки.
Цукишима, сидя в сторонке, листает роман о мятеже, ища там себе роль по душе. Режиссер с со своей женой прикидывают расходы на грядущий месяц, не забывая руководить старшей и средней женами Ито, хлопочущими над ужином.
А Лэй Чин и Ито, уйдя в глубину рощи, медленно движутся по кругу.
И Ито, под негромкие советы Лэй Чина, создает ее - златокосую, синеокую, круглолицую деву, чье имя можно катать на языке как монету, или обратить коротким звоном меча, или прошептать чуть слышно под луною...
И примеряет ее, как красавица примеряет обновку - придирчиво, кокетливо, весело...
А Лэй Чин клянется, что для большего вхождения в образ столкнет его в ближайший ручей.
А Ито смеется в ответ, что в канаве он уже побывал, так что пусть его на ночь за волосы ловят. Иначе сбежит он от жестоких и коварных актеров в родной дом и снова станет всем самураям самурай, тем более, его там уже брат заждался...
Лэй Чин в ответ на эти угрозы лишь смотрит чуть насмешливо желтыми лисьими глазами.
Серое небо начинает медленно гаснуть, пряча в сумерках рощу и людей вокруг костра.
А Киото в двух дневных переходах от них дремлет меж холмов и не знает, какая премьера его ждет...
Конец
Выкладываю на всякий случай, чтоб было.
Сярин на исходе дня.
"...Под балаганом катятся четыре колеса,
Над балаганом катятся со скрипом небеса,
А в нем актеры катятся, и с ними - чудеса..."
Над балаганом катятся со скрипом небеса,
А в нем актеры катятся, и с ними - чудеса..."
читать дальшеЛето, идущее на убыль, уже не пышет жаром.
День клонится к закату, но небо над холмами пасмурно и этого не видать.
Маленькая кибитка, запряженная низкорослыми лошадками, пробирается меж рисовых полей.
Из-под запыленного, выгоревшего на солнце полога доносятся негромкие женские голоса, детский смех и треньканье сямисена.
Сидящие на козлах немолодой режиссер и красавец Лэй Чин прислушиваются к этим звукам и иногда перебрасываются парой слов.
Режиссер сетует на то, что в такие лихие времена бедным актерам не на что становится жить. А Лэй Чин со свойственным ему китайским оптимизмом замечает, что бывали и гораздо худшие времена. Из кибитки им обоим поддакивает декоратор, что времена пришли плохие, а будут еще хуже, а уж раньше были и совсем никудышные. И то, что может быть хорошего, когда ёкаи по земле так и шастали, аякаси в людей вселялись что ни день, да и сами боги с небес сходили тихомолкой...
Лэй Чин отчего-то вздыхает и начинает улыбаться, словно припоминая что-то хорошее из тех самых былых времен. Желтые его глаза становятся совсем лисьими, а улыбке коралловых губ может позавидовать любая небесная дева. Режиссер же лишь качает головой и сокрушенно покусывает седые вислые усы, продолжая думать об упадке народной духовности...
Следом за кибиткой по дороге тяжело переваливается груженая тюками с реквизитом повозка.
Цукишима, играющий роли героев-любовников, едет на тюках с кульком подсолнечных семечек и меланхолически их лузгает.
Его слегка подвитыми смоляными кудрями играет ветер, а сам Цукишима иногда играет бровями, поскольку прореженные его брови нынче изогнулись в соблазнительном разлете "мост семи радуг", столь модном теперь в столице. Ему не терпится услышать о себе хоть от кого-нибудь восхищенное мнение и он бросает по сторонам ищущие взоры.
Но идущий впереди повозки Юкайгин чужд таких тонкостей.
Он полностью поглощен тем, что ведет под узцы здоровенного черного жеребца, впряженного в саму повозку. Жеребец, без труда выполняющий свою нелегкую работу, косится на Юкайгина злым сливовым глазом и норовит столкнуть того на заросшую лопухами обочину. Юкайгин уворачивается и иногда уговаривает его невнятным бормотанием, а иногда резким звериным рявком неразборчиво клянется отдать зловредное животное на мыловарню. Но жеребец не верит в эти посулы и продолжает озоровать, зная, что Юкайгин никогда не поднимет руку на боевого скакуна господина Ито.
В сам Ито сидит все в той же повозке, свесив ноги и фривольно помахивая ими на ухабах, и листает раздобытую где-то на базаре засаленную книжицу романтического содержания. Обложка желтого цвета гласит о том что это " Мятеж Раруки: схватка сердца и меча". С разворота раскрытой книги глядит изогнувшаяся удивительным образом полуобнаженная прелестница. И раскосые глаза Ито, быстро пробегая иероглифы текста, весело и задорно блестят. Заметно, что во время чтения он получает немалое удовольствие, искренне сопереживая героям.
Наконец, он отрывается от книги и устремляет в хмурое небо мечтательный взгляд.
- О чем задумался, Ито-кун? -, немедленно окликает его Цукишима, изгибая модную бровь. - Неужели красавица из бумаги и слов занимает тебя больше, чем живая плотская жена?
- Несомненно, она занимала бы в моих мыслях первое место, будь я писателем. -, усмехается Ито в ответ. - Тогда бы я думал о ней дни и ночи, пока не узнал бы каждую ее черточку, каждую улыбку и каждый взгляд. И прежде чем написать о ней книгу, я несчетное число раз описал бы ее красоту, пока не нашел бы самые точные слова. И иероглифы ее образа, ее имени, ее слов, я бы укладывал на самую белую рисовую бумагу, словно саму ее укладывал бы на белые простыни супружеского ложа... И предавался бы с ней любви несчетное количество раз, щекоча ее кончиком кисти, пиша свою нежность и свою страсть... Пока не написал бы книгу об этой любви. И может быть и не одну, пока не угаснет страсть. А когда она утомит меня настолько, что я почувствую усталость и холод в сердце, тогда я отдам свою рукопись издателям и другие мужчины, и даже женщины, с новым пылом будут ласкать чтением мою неутомимую возлюбленную... Снова и снова, покуда забвение не постигнет мой великий роман...
Цукишима качает головой и молчит, несколько растерянный таким ответом.
А Лэй Чин выглядывает из-за края кибитки и окликает Ито в пол голоса:
- Признаться, мне жаль твою бедную воображаемую женщину. Итоси, не пиши книги!
- Не пишите книги, господин! -, высовываются из кибитки со смехом сразу три жены Ито.
Ито с кончиков пальцев посылает им поцелуй и улыбку, которой завидует даже многоопытный в делах соблазнения Цукишима.
А потом он засовывает книжку в широкий рукав, спрыгивает с повозки и догоняет кибитку.
- Еще два дневных перехода, и мы снова в Киото. -, сообщает он Лэй Чину в шутливом тоне. - Поднимем знамена, расправим флаги, дадим им два сражения и город будет у наших ног!
- Да, мой сёгун. -, хмыкает в тон Лэй Чин. - Хотя я бы не рассчитывал на быструю победу. Ведь Император не зря тут говорил о вопиющем уровне бескультурья, процветающем повсюду...
- Охальники-крамольники! Услышит кто мимоходом и нам несдобровать... -, качает головой произведенный в императоры режиссер.
- Народ нынче падок на все гайдзинское. -, кивает со вздохом Ито. - Не повести ли нам одно из сражений на заграничный лад, чтобы сбить с толку противника?
- У гайдзинов хороших пьесс - кот наплакал. -, хмуро откликается Лэй Чин. - Да и те, что есть, нуждаются в чудовищной доработке. С другой стороны, если мы наше исконное на время обратим в гайдзинское и таким образом отвлечем внимание противника, то победа может быть почти бескровной, а захваченные трофеи - весьма недурными... А ну-ка доставай ту книжицу, что пробудила в тебе такие писательские фантазии!
- Воистину, нет в нашей армии хитроумнее Лиса! -, смеется Ито, извлекает базарный роман на свет и передает Лэй Чину.
- Я сценарий писать отказываюсь! -, едва глянув на иллюстрации, морщится режиссер.
Слезает с козел и вразвалку отправляется в кибитку.
И уже оттуда добавляет, чуть подумав:
- А вот поставить это дело помогу. Нашему темному и необразовонному простолюдину такое должно понравиться.
- Император вы наш драгоценный! -, растроганно вздыхает Лэй Чин. - Куда бы мы без вас...
А Ито между тем влезает на режиссерское место и вынимает из-за пазухи записную книжку.
- Для начала меняем название. -, деловито сообщает он. - Потом переделываем место действия в средневековую гайдзинию. Главную героиню наряжаем в платье с такусенькой талией, главного героя упаковываем в доспех...
- Я доспех не надену! -, возмущенно вскидывается Цукишима, обильно просыпая семечки из кулька на тюки. - Он скрывает мою природную грацию и искажает голос!
- А главного героя сыграет Юкайгин! -, немедленно откликается зловредный Ито. - Это не кавалер Хейянский, это грубый варвар, он без грации и голоса. Он суров и грозен. Хоть и добрый в глубине души...
- Я и кавалера при случае могу сыграть. А они не верят. -, тем временем доверительно сообщает черному жеребцу Юкайгин.
Но и жеребец только скептически всхрапывает в ответ.
Цукишима начинает сгребать семечки обратно в кулек, всем своим видом выражая трепетное негодование.
Слышно, как в кибитке режиссер обьясняет декоратору, на что был похож средневековый замок у гайдзинов.
Декоратор не верит, что такое вообще возможно построить, и спорит с режиссером. Жены Ито, как опытные интриганки, поддерживают то одного, то другого, усиливая накал страстей.
А сам Ито между тем вовсю излагает Лэй Чину, размахивая книжкой оригинала:
- Гайдзинская женщина смела и горда, она и голой может под луною бегать, и на коне с мечом скакать с мужчиной наравне! А еще в романе есть милая сцена, когда она упала в ручей, изорвав одежды! Это будет иметь успех. И еще более милая сцена, когда герой похищает Раруку и они находят убежище в заброшенном монастыре. И чтобы она не сбежала, он наматывает ее длинные волосы на руку перед сном. А бедняжка мучается, не решаясь отрезать волосы и вернуться домой со свидетельством своего позора. И еще более милая сцена, когда она возглавляет мятеж...
- "Милая мятежница", так и назовем. -, послушно кивает Лэй Чин, пряча в желтых глазах искры веселья. - И про ручей ты очень верно заметил. Никто не сыграет гордую мокрую Раруку с намотанными на кулак волосами так, как это сделаешь ты.
Ито, начавший уже фантазировать на тему новой милой сцены, поспешно прикусывает язык.
Ведь если героев обычно игрет Цукишима, то пленительных и нежных героинь выпадает играть на его долю.
- Может ограничимся чем-нибудь традиционным? -, пробует он пойти на попятный. - Оиву там, или эту... китайскую страдалицу с конем и "мы окружены врагами...", м-м-м?
- Нет, милый Итоси. -, усмехается Лэй Чин. - Негоже сёгуну отказываться от предстоящего сражения. Тем паче нам этого Император не позволит. Начинай потихоньку строить свою новую бумажную красавицу из слов и чернил. И не забывай, у нее волосы цвета меда, а глаза синие, как небо.
Ито смотрит в серое пасмурное небо, низко стелющееся по холмам, словно ищет там вдохновения.
- О небеса, за что мне это несчастье! -, наконец картинно заламывает он руки. - Золотом от природы одарила меня судьба, как же я прилежно его берегла, лентами перевивала, частым гребнем перебирала! А теперь все сокровище мое в руках разбойника и вора! Бежать бы мне, укрыться в дожде, запутать следы - не догнал бы никто быстроногую Раруку... Но как покинуть мне мое сокровище, как оставить его здесь, чтобы стало оно свидетельством моего позора! Горе Раруке! Пусть же молния поразит эту злополучную крышу!
В тот же миг раздается жуткий треск и кибитка проседает набок.
Лошади испуганно ржут и бьют копытами.
Внутри кибитки истошно визжат жены Ито.
Лэй Чин успевает схватиться за край полога и удержаться на козлах, а вот Ито кубарем скатывается в канаву и оторопело хлопает там округлившимися глазами, чуть слышно лепеча:
- Люди добрые, я не нарочно... я только репетировал...
Юкайгин оглядывает кибитку и удовлетворенно кивает:
- Заднее колесо в щепки. Ай да Рарука. Хотя это не молния, это колдобина постаралась.
Посмеиваясь и переругиваясь, актеры разгружают кибитку и сворачивают с дороги в ближайшую рощу, чтобы разбить лагерь и заняться ремонтом. Разводят там костерок и ставят серебряный фамильный смовар, увезенный Ито из дома. Декоратор ходит словно в каком-то забытьи и размахивает руками, взахлеб обьясняя всем, какую хоромину он возведет на сцена в качестве гайдзинского замка. Младшая женушка Ито под шумок начинает першивать на манер гайдзинского платья кимоно старшей из жен. Юкайгин ходит за распряженным черным жеребцом и уговаривает того жрать придорожную траву, а не вести себя по-скотски, клянча овса. Жеребец нагло прядает ушами и явно подбивает на мятеж двух низкорослых кибиточных лошадок. Два приемыша Лэй Чина и подросший сынок режиссера играют в догонялки.
Цукишима, сидя в сторонке, листает роман о мятеже, ища там себе роль по душе. Режиссер с со своей женой прикидывают расходы на грядущий месяц, не забывая руководить старшей и средней женами Ито, хлопочущими над ужином.
А Лэй Чин и Ито, уйдя в глубину рощи, медленно движутся по кругу.
И Ито, под негромкие советы Лэй Чина, создает ее - златокосую, синеокую, круглолицую деву, чье имя можно катать на языке как монету, или обратить коротким звоном меча, или прошептать чуть слышно под луною...
И примеряет ее, как красавица примеряет обновку - придирчиво, кокетливо, весело...
А Лэй Чин клянется, что для большего вхождения в образ столкнет его в ближайший ручей.
А Ито смеется в ответ, что в канаве он уже побывал, так что пусть его на ночь за волосы ловят. Иначе сбежит он от жестоких и коварных актеров в родной дом и снова станет всем самураям самурай, тем более, его там уже брат заждался...
Лэй Чин в ответ на эти угрозы лишь смотрит чуть насмешливо желтыми лисьими глазами.
Серое небо начинает медленно гаснуть, пряча в сумерках рощу и людей вокруг костра.
А Киото в двух дневных переходах от них дремлет меж холмов и не знает, какая премьера его ждет...
Конец
@темы: Аффторство, жизненное, личное, ёкаи нашего края
Атмосферный такой рассказ <3
(Опять-таки, прочитала я роман про средневековых дам и рыцарей "Милая мятежница" - мыло невероятное, мало что с падениями в ручей и наматывании на кулак волос, но еще и изобилующее потрясающими оборотами типа "ее обтянутая шелком попка соблазнительно колыхалась" или "Я вонзила в тебя кинжал, ты же пронзил меня своим мужеским естеством - мы оба нанесли друг другу рану, теперь мы квиты!". Я грызла этот кактус и понимала - неееее, тут без Итоси не разобраться.
И "Рарука" - это переделка от имени ГГ - Ларк.)
(Главное, при том, что ррромантический геррррой был сволочь сволочью из серии "он ее унижал, а потом проникся и носил на руках" - мне его было почти жалко. Потому что худшего наказания, чем ГГ для него в природе не существовало.
А еще у нее был ручной волк. Который спал с ней в ее спальне. Который был какой-то эмпат-телепат - чем еще объяснить то, что как только она сердилась, волк рычал, когда она пугалась... волк тоже пугался. О_о (учитывая, что собака с волчьей кровью - это в общении больше проблем, чем пользы, оно начинает охотиться, стоит вообще неудачно споткнуться... но уж волк... трусливый. Мдя. )
Не говоря уж о парадном средневековом шелковом платье "обтягивающем попку". Хочуэтовидеть.
А главное, мне так представлялся Итоси, зачитывающийся подобной мутью и млеющий над этим эпиком!
(Муть писали всегда, имхо. Когда не было письменности - пересказывали или рисовали.)
Потому и ответ Итоси, когда его оторвали от книжки, был такой неадекватный.
Зачитывается, зачитывается и любовно так произносит: "Мыыыыыло!"))
"Мыыыло!" + "эпичная цитата из мыла"
Не, ну кимоно сейчас как только не рисуют.
Та же Рангику, например... Хотя это у нее именно грудь подчеркивает любую одежду...
Нет, все равно фигею.